| |
|
Мариинский зачет
 Премьерой
трех одноактных спектаклей Уильяма Форсайта в Петербурге стартовал IV
Международный фестиваль "Мариинский". Когда без всяких увертюр и гашения
люстры на сцене появился танцовщик и в полной тишине начал выкручивать
суставы и растягивать мышцы, с колосников послышался нервный смех, поддержанный
стыдливыми аплодисментами. Публика оказалась морально не готовой к тому,
что классический балет, которого почитали за мамонта, чучелу которого
можно сделать начес и подрисовать бровки, - живой монстр, и общение с
ним - вид экстрима.
Уильяма Форсайта, американца, всю жизнь работающего в Европе, давно уже
называют единственным гением современного балета. В 1960-х он вместе с
Джоном Ноймайером и Иржи Килианом солировал в Штутгартском балете - одной
из лучших консервативных балетных компаний Запада, теперь ставит в Opera
de Paris. Это не мешает ему оставаться главным балетным радикалом. Он
- живое отрицание драмбалетных установлений, по которым 70 лет жил русский
балет. Ему не нужен литературный сюжет, красивые костюмы и тяжелые декорации.
Форсайт препарирует возможности человеческого тела, не позволяя ему подчиняться
законам физики. Он стремится устанавливать собственные взаимоотношения
с пространством и временем. В молодости Форсайт обожал ставить свои эксперименты
на пуанты - и для прославленной ныне француженки Сильви Гиллем сочинил
свой шедевр In the middle, somewhat elevated. Теперь предпочитает contemporary
и ставит перформансы в огромном промышленном ангаре на окраине Франкфурта.
Его нынешние спектакли столь трудны для восприятия, что в даже в культивирующей
современное искусство Германии власти попытались закрыть всемирно знаменитую
труппу и вернуть городу традиционные пачки и лебединые перья. В России,
за исключением особо продвинутых балетоманов, это имя вообще ничего никому
не говорило: хотя спектакли Форсайта сюда время от времени завозили гастролеры,
но Франкфуртский балет к нам не приезжал никогда. Перелом случился два
года назад. На закрытии очередного "Мариинского" фестиваля показали знаменитый
"Artifact-II". По совершенству конструкции это был не балетный спектакль
- архитектурный проект. А приземистые, с коротковатыми конечностями и
одутловатыми мышцами франкфуртские танцовщики силой, точностью и немыслимой
скоростью навязывали ассоциации с гоночными машинами. Это была эстетика,
незнакомая русскому балету. И показавшая, что, несмотря на успехи в освоении
Баланчина и балета ХХ века, он отстал от мирового прогресса на целую жизнь,
а переговоры с Форсайтом, слухи о которых ходили уже несколько лет, -
очередное послание на Марс. Однако два месяца назад в Питере появились
три репетитора из Франкфуртского балета. Под их руководством артисты Мариинки
выучили три спектакля Форсайта. Steptext на музыку баховской "Чаконы"
в исполнении Натана Мильштейна он поставил еще в 1985 г. для итальянского
Aterballetto. The Vertiginous thrill or exactitude ("Головокружительное
упоение точностью") на музыку последней части Девятой симфонии Шуберта
датировано 1996 г. Прославленным In the middle, somewhat elevated (этому
непереводимому названию сам хореограф придумал русский вариант "Там, где
висят золотые вишни") с музыкой Тома Виллемса и Лесли Штук он дебютировал
в 1987 г. в Opera de Paris. Эти спектакли давно уже идут по всему миру.
Несмотря на свою короткометражность (самый длинный балет, Steptext, идет
22 минуты), форсайтовская непереводимая игра ног требует нечеловеческой
выдержки. Поэтому незадолго до премьеры свое участие в In the middle отложила
Ульяна Лопаткина, параллельно готовившаяся к возвращению в "Лебединое
озеро". Поэтому прямо на финише - генеральной репетиции - выбыла из Steptext
Диана Вишнева (их дебюты в балетах Форсайта намечены на финальный гала-концерт
фестиваля "Мариинский", который пройдет 14 марта). Тяжесть презентации
XXI века на русской сцене свалилась на новое поколение солистов Мариинки.
И это авантюрное путешествие в неведомый мир оказалось головокружительным
упоением точностью. Поддержки, отрицающие законы гравитации, вращения
со смещениями точки опоры, прыжки в немыслимых плоскостях исполнялись
с таким драйвом, который рождается только при многолетнем смирении классическими
канонами. Хореограф развинчивает привычные pas, чтобы показать то, что
обычно скрыто от глаз зрителя - технологию движения. И кажется, что сцена
свободна не только от декораций (дизайнерская роль в спектаклях Форсайта
принадлежит свету), но и от привычной "начинки" в виде задников, занавеса
и кулис. Но публика в антрактах тосковала по привычной театральной обстановке,
с ностальгией вспоминая хотя и несюжетные, но обставленные пачками, диадемами
и живым оркестром (спектакли Форсайта идут под фонограмму) балеты Баланчина.
Впрочем, в финале охапки цветов все же вынесли - у нас, как и в XIX веке,
танцовщиков до сих пор ценят выше, чем хореографов.
"Ведомости", 2004, 11 марта.
|
Вернуться
Вверх