| |
|
Ноймайеров ковчег
Балетная премьера в Мариинском театре
 Мариинский
театр показал долгожданную премьеру вечера балетов Джона Ноймайера. В
программу вошли три одноактных спектакля - "Spring and fall (Весна
и осень)" на музыку струнной серенады Дворжака, "Now and then
(Теперь и тогда)" на музыку первого фортепианного концерта Равеля,
"Звуки пустых страниц" на музыку альтового концерта Шнитке.
Два первых спектакля были созданы в начале 90-х для Гамбургского балета
и Национального балета Канады. Третий стал мировой премьерой, специально
созданной для Мариинского театра.
Современная Мариинка, в последние годы стремительно вернувшаяся в мировую
балетную элиту, не хочет оставаться только театром-музеем, концепцию которого
лелеяли многие поколения предыдущих руководителей. Амбиции вынуждают петербуржцев
включиться в гонку за парижской Оперой, почти официально титулованной
лучшей балетной труппой мира. Под руководством Рудольфа Нуреева она превратилась
в универсальный танцевальный театр, в которой "Жизель" Перро-Коралли-Петипа
идет в очередь с авангардной "Жизелью" Матса Эка, балеты Баланчина
сталкиваются в афише с балетами Пети, а "Баядерку" уравновешивают
спектакли основательницы модерна Марты Грэм.
В середине 90-х Мариинский театр начал тотальное внедрение в свой репертуар
балетов Баланчина, до этого России едва знакомого. Затем к нему присоединили
когда-то революционных "Кармен" и "Юношу и Смерть"
Ролана Пети, а год назад добавили "Манон" английского классика
драмбалета Кеннета Макмиллана. Ниша "золотого фонда ХХ века"
была заполнена. Однако любая респектабельная балетная компания Европы
и Америки ежегодно обзаводится еще и как минимум одной мировой премьерой.
Для Мариинского театра, с недавнего времени имеющего ежегодные гастрольные
сезоны в Лондоне и Нью-Йорке, эта проблема встала особенно остро - у покупателей
билетов есть лимит на потребление одного и того же спектакля, а Петипа,
Баланчина, Пети и Макмиллана там знают наизусть.
В Петербурге эту проблему осознали еще несколько лет назад. Однако приглашение
пермского модерниста Евгения Панфилова на "Весну священную"
и выдвижение доморощенного юного хореографа Алексея Мирошниченко на "Свадебку"
закончились оглушительным провалом. Неоднозначно был воспринят и блестящий
дебют Алексея Ратманского - его спектакли так и не рискнули показывать
на ответственных гастролях в мировых балетных столицах. Тогда Мариинский
театр сменил тактику и принялся искать хореографа среди международных
"зубров". Но Бежар давно истончился до масскульта. Пети чрезмерно
оклассичился. Спектакли Килиана не предполагают солистов-звезд. Ван Манен
погряз в самоцитатах. Эк и Форсайт все еще слишком радикальны для отечественного
балетного сознания. Начо Дуато не отполирован до безопасного разряда классика.
Идеальной фигурой для постановки на сцене Мариинского театра, безусловно,
являлся Джон Ноймайер - представитель среднего поколения хореографов,
американец немецкого происхождения, четверть века руководящий Гамбургским
балетом и превративший его из захолустной провинциальной труппы в элитную
компанию. Он с пиететом относится к классике (в Гамбурге в его собственные
версии шли "Жизель", "Лебединое озеро", "Щелкунчик",
"Спящая красавица"), предпочитает масштабные спектакли с литературным
или историческим сюжетом (среди его самых знаменитых балетов - "Отелло",
"Гамлет", "История Золушки", "Дама с камелиями",
"Мессия"), первоклассную музыку (превратил в балеты несколько
симфоний Малера) и имеет репутацию хореографа-философа. И он единственный
из современных балетмейстеров, уже официально признанный классиком, но
еще не превратившийся в памятник самому себе.
Переговоры Мариинского театра с Ноймайером велись несколько лет, его имя
регулярно всплывало на пресс-конференциях, его балеты анонсировали еще
в планах предыдущего сезона, но условия хореографа и руководства труппы
никак не хотели совмещаться: Ноймайер крайне редко отрывается от собственной
труппы и еще реже вдали от Гамбурга создает абсолютно новые спектакли.
Информация, что в Петербурге приступили к репетициям трех одноактных балетов,
выглядела как взаимный компромисс - в Мариинском балете от Ноймайера ждали
прославивших его многоактных велеречивых спектаклей.
В новых балетах сюжета - с несчастной любовью, великими страстями, вековыми
разлуками, смертями или лучезарными свадьбами - такого, в котором любят
страдать отечественные балерины, нет вообще. Он выстроил спектакли на
чувствах и ассоциациях, которым не подобрать эквивалента в словах и ради
адекватного выражения которых существует балет. Лаконичные афоризмы Ноймайер
на этот раз предпочел традиционному для себя эпическому повествованию.
Он отменил глянцевую беспечность благополучных принцев, одел их в мешковатые
пиджаки и брюки, ликвидировал блестки и фальшивые короны принцесс и затянул
их в подчеркивающие каждую мышцу трико. Хореограф, которого в балете интересует
не индивидуальность звезды, а собственная концепция, не придумывая новых
головоломных движений, вывернул наизнанку классические pas и неожиданно
точно и лаконично сформулировал имиджи Ульяны Лопаткиной, Дианы Вишнёвой,
Светланы Захаровой, Жанны Аюповой, оживил, заставив рефлексировать, заурядных
принцев Андриана Фадеева, Илью Кузнецова и Максима Хребтова. Те, кто предрекал
фиаско новой программе и неожиданному образу самого Ноймайера, оказалисьв
замешательстве.
Сюрприз преподнесла и труппа Мариинки. Впервые за многие годы инородная
хореография уже на премьере не сбивалась в складки, не растягивалась и
не требовала "усадки", а транслировалась спокойно и точно. Ноймайер
стал выигрышной картой петербуржцев - этот вечер не стыдно предъявлять
в самых снобистских столицах. И демонстрировать, что образцовая академическая
труппа не только в лучезарных мечтах способна стать труппой универсальной.
"Ведомости", 2001, № 79, 8 мая.
|
Вернуться
Вверх