| |
|
Старая новая сказка
Многочасовым гала-концертом
в Петербурге завершился Второй международный фестиваль балета "Мариинский".
Десятидневный марафон, включающий ежедневные спектакли Мариинского театра
с участием звезд мирового балета, за два года существования уже завоевал
авторитет главного балетного события года в России. На него съезжаются
балетоманы и критики со всего мира.
В последние десятилетия международный театральный рынок наводнен различными
конгрессами, конкурсами и фестивалями. Балет в нем представлен обширно,
и увидеть качественное представление на пуантах теперь можно, не выезжая
за пределы какой-нибудь американской или европейской деревушки. Однако
до сих пор балетный мир не имеет своего аналога Авиньона, Эдинбурга или
Зальцбурга - регулярного фестиваля с четко сформулированной стратегией
и программой. На протяжении двух с половиной десятилетий единственным
исключением из правила были, пожалуй, только прославленные Hamburger Ballet
Tage, Гамбургские балетные дни, - авторский фестиваль одного из самых
авторитетных современных хореографов Джона Ноймайера.
У Мариинского театра нет Джона Ноймайера, и звезда его фестиваля - сам
Мариинский балет. Поэтому для интуристов, по зимнему российскому бездорожью
устремляющихся за балетом в Петербург, гвоздь программы - нашумевшие премьеры
(в прошлом году показывали реконструкцию "Спящей красавицы"
образца 1890 года, в этом - два спектакля, которые через десять дней приедут
в Москву в рамках фестиваля "Золотая маска": шемякинский "Щелкунчик"
и вечер балетов все того же Ноймайера). Центр притяжения интересов аборигенов,
как ни странно, - рядовые спектакли текущего сезона: для местных балетоманов
это единственная возможность узнать, как выглядят вблизи зарубежные звезды.
Год назад, затевая фестиваль, руководители Мариинского театра сделали
ставку на балетных поп-звезд: из Американского Балетного Театра (АВТ)
в Петербург прибыли коллекционеры золотых конкурсных медалей. Они соревновались
друг с другом в изобретательности свиваний и развиваний в воздухе, в количестве
навороченных пируэтов, широте белозубых улыбок и танцевали по принципу
"выше, быстрее, сильнее!". Зал неистовствовал, аплодируя бесконечности
физических возможностей человека. Но на фоне рафинированных петербургских
балерин международный статус приглашенных американцев оказался звездной
пылью. Репутации АВТ тогда не позволил рухнуть Владимир Малахов
Малахов появился в Мариинском театре в ореоле золотого сияния и в окружении
добровольных вассалов, дозировавших общение кумира с толпой лопотавших
на всех языках поклонников. Это было первое появление танцовщика в России
после десятилетнего отсутствия, и срежиссировано оно было с той же театральностью,
что и возвращение в Петербург Рудольфа Нуреева. Выпускник Московского
хореографического училища, ученик знаменитого профессора Пестова, лауреат
нескольких международных конкурсов, Малахов когда-то был отвергнут Большим
театром - казалось, его природные данные слишком превосходны, чтобы из
него получился профессиональный танцовщик. Пять лет проработав в ансамбле
"Классический балет" у Наталии Касаткиной и Владимира Василёва,
он уехал за границу и с той поры обрел статус первого балетного премьера
мира, который занимает лидирующее положение сразу в трех театрах - АВТ,
Венской Опере и Штутгартском балете, а с недавнего времени возглавляет
еще и балет Берлинской Штаатсоперы.
"Жизель", дуэт из "Манон" и современный номер Ренато
Занеллы в исполнении Малахова на предыдущем фестивале в Петербурге продемонстрировали,
что можно делать с русской школой, отшлифованной на западном репертуаре
и западном гастрольном конвейере. Малахов оказался идеальной моделью для
Мариинского балета, стремящегося преодолеть вековую самоизоляцию и научиться
танцевать всё - от Петипа до Форсайта.
На Малахова и была сделана ставка нынешнего фестиваля - он приехал танцевать
свою любимую "Манон", "Шопениану", "Видение Розы",
"Бриллианты". А ради того, чтобы появиться на сцене Мариинского
театра в роли Петрушки в одноименном балете Фокина, танцовщик даже сделал
продолжительную паузу в своих бесконечных перелетах из одного конца света
в другой и на несколько дней осел в Петербурге, работая над этой партией.
Но как раз малаховский Петрушка стал главным разочарованием фестиваля:
в легендарной роли Вацлава Нижинского он оказался всего лишь тряпичной
куклой, искусно воспроизводящей заданный рисунок роли.
Выступление Малахова в "Петрушке" стало первым на этом фестивале
свидетельством того, как сложно в наши дни расширить свой репертуар даже
танцовщику экстра-класса. Это же подтвердили выступления в Петербурге
Аньес Летестю и Орели Дюпон - двух французских этуалей (официальный во
Франции титул звезд). Первая из балерина за два дня освоила петербургскую
версию "Лебединого озера", вторая специально выучила "Ромео
и Джульетту" в редакции Леонида Лавровского. Как оказалось, даже
самая виртуозная репертуарная политика, поддерживаемая в Опера де Пари
(более известной во всем мире под старинным названием Гранд Опера), не
дает возможности развиваться новым поколениям артистов, если не предполагает
создания собственного самобытного репертуара. Парижанам его не могут заменить
даже новые постановки классиков-пенсионеров Ролана Пети и Пьера Лакотта.
Эту проблему на протяжении нескольких десятилетий безрезультатно пытались
решить и в Мариинском театре. Нынешний фестиваль продемонстрировал, что
в России сейчас есть человек, способный стать хореографом нынешнего поколения.
Имя 33-летнего Алексея Ратманского на слуху в балетном мире уже десять
лет: одноклассник Владимира Малахова по классу Пестра Пестова в Московском
хореографическом училище, сначала он стал известен как блестящий классический
танцовщик. Несколько лет назад Ратманский начал карьеру хореографа. Одноактные
балеты "Прелести маньеризма" и "Сны о Японии", созданные
для Нины Ананиашвили, сразу же превратили его в самого востребованного
отечественного хореографа: для Большого он поставил "Каприччио"
на музыку Стравинского, для Мариинки - вечер одноактных спектаклей на
музыку Стравинского, Скрябина и Юрия Ханона.
На втором фестивале "Мариинский" Алексей Ратманский представил
свою версию прокофевской "Золушки" - самого популярного балета
ХХ века, который по количеству постановок соперничает с "Лебединым
озером" и "Щелкунчиком". Те, кто ждал от нового спектакля
иллюстрацию роскошной сказки Шарля Перро, были жестоко разочарованы. Ратманский
вместе с Ильей Уткиным - знаменитым архитектором-"бумажником",
выданным ему в качестве автора сценографии, изъял "Золушку"
из дворцовых покоев. Вместо пышных аркад и арок, неизменно сопровождавших
любую версию спектакля, - две конструкции по бокам и огромный металлический
круг над сценой, который то разворачивается бальной люстрой, то в одиночестве
отпевает последние бальные секунды Золушки в качестве часов. Вместо очаровательной
балетной куклы с метлой в руках - современная девочка с растрепанными
волосами, к которой является не сказочная фея, а бомжиха, выуживающая
хрустальные туфли из грязной хозяйственной сумки. Но "Золушка"
Ратманского - сказка не о современности, не о принцессах на бобах и не
о моделях платьев, в которых являются они на бал в 2000-х, а о вечности,
о всесильном времени, которое одинаково торопит золушек и принцев и в
сказочные времена, и в современной реальности, и о том, как сложно им
не разминуться, пробегая по параллельным лестницам. Ратманский стал первым
из отечественных хореографов, кто отказался в "Золушке" от тяжеловесной,
изжившей себя конструкции спектакля XIX века. Эта "Золушка",
вызвавшая нервный шок у тех, кто холил воспоминания полувековой давности
о волшебном послевоенном спектакле Константина Сергеева, оказалась утверждением
нового дня русского балета. Настоящая жизнь - не всегда там, где зимой
нет снега и вечно голубо небо.
"Итоги," 2002, 18 марта.
|
Вернуться
Вверх