| |
|
Апофеоз "Империи Панфилова"
Последний фестиваль хореографа
 Фестиваль,
посвященный 15-летию собственного театра, - последнее, что успел сделать
Евгений Панфилов. Подаренный Перми к 275-летию города, он задумывался
как первая часть тразит-фестиваля, который должен был объединить три россйских
центра современной хореографии - уральские города Пермь, Екатеринбург
и Челябинск. Состоявшийся за несколько недель до гибели хореографа, он
охватил город "панфиловской" лихорадкой: несмотря на то, что
первые радя партера стоили запредельные для Перми 150 рублей (в оперном
театре премьерные спектакли оцениваются поплам дешевле), все билеты были
проданы, в зале почти в полном составе была представлена местная элита,
а ночью на набережной Камы за автографом к хореографу бросались бритые
подростки.
Фестиваль стал апофеозом "империи Панфилова". За четыре дня
он показал четыре новых спектакля для своего сложносочиненного театра,
который включает три труппы - основную, с которой обычно и ассоциируется
"Балет Евгения Панфилова"; долго воспринимавшийся исключительно
эпатажным "Балет толстых", который родился восемь лет назад
и в 2001 году завоевал для Панфилова "Золотую маску" совсем
не экзотическим спектаклем "Бабы. Год 1945"; dance-company "Бойцовский
клуб" - самую молодую труппу, набранную всего год назад из дворовых
"качков". Взбудораженное не менее рядовых зрителей успехом фестиваля
областное начальство пообещало выделить театру, реально существующему
уже 21 год (Пластический театр танца "Импульс" - свой первый
театр - Панфилов создал в 1981-м), в его полное владение один из заводских
домов культуры, в нескольких комнатушках которого давно ютится труппа.
А представители Ассоциации театров Урала объявили, что он выдвигается
на соискание Государственной премии.
Однако значение фестиваля не только в этом. Пожалуй, Панфилов впервые
в истории современного отечественного музыкального театра предложил новую
модель взаимодействия искусства и денег. Он опроверг излюбленный российский
тезис: искусство - великое - не совместимо с деньгами - низкими. Панфилов
мог ставить по заказу элитарных европейских фестивалей, местного хореографического
училища и пермских ночных клубов. И в любом жанре его работы оказывались
лучшими.
По этому же принципу он составил и собственный фестиваль. Пронзительная
"Тюряга", поставленная для "бойцов", - кричащие оранжевые
костюмы, бьющий в глаза свет прожектора, безжалостная музыка Мэрелина
Мэнсона, "Раммштайна", Ника Кейва, лаконичный видеоряд, напоминающий
урок восточных единоборств, - продолжалась шоу-программой "Возьми
меня таким", в котором "Бойцовский клуб" сливался с "Балетом
толстых", создавая не комический, а лирический эффект, в дискотечном
стиле отанцовывая эпиграф из Волошина: "Люби его молча и строго,
//Люби его медленно тая". "Урокам нежности", которые давал
на следующий день "Балет толстых", Панфилов предпослал в программке
настоящую поэму в прозе: "Кто Вы? Сдержанные движения, неловкая грация,
безжизненные руки. Птицы, отгороженные от неба. Снопы увядших цветов.
Но глаза - в огне тайной мечты, в каждой - искушение волнующих непрожитых
снов: "Я стану, как богиня, я буду жар-птицей…". На сцене они
скользили под Моцарта и Масснэ, медитировали под группу "Корсу",
снимая пафосный эффект пестрыми канареечными костюмами в стиле стамбульского
базара. А после получасового перерыва возвращенные на небо птицы отрывались
в пародии на фирменное панфиловское шоу "Russian Seduction",
которым основная труппа кует финансовое благополучие театра в Каннах и
на Канарах. Там они отрываются в "казачках", уплотненные еще
одной небольшой компанией - танцующими топ лесс девушками из "Бэль-кордебалет-групп".
А здесь выходят в суровом, лишенном слез и надрыва спектакле "БлокАда".
Сотни канареечных костюмов в стиле a la russe из арабских кричащих тканей
сменяются милыми белыми платьями с фотографий воспитанниц института благородных
девиц, кружевами и панамками, потом - бесцветными серыми балахонами. "Рио-Рита"
спотыкается о Седьмую симфонию Шостаковича, весь ужас которой Панфилов
передал рваными движениями танца и заклеенными ртами и рассыпающимися
в финале беззащитно-оранжеыми апельсинами, воспринимающимися символом
утраченной радости и свободы.
Фестиваль театров Евгения Панфилова успел только засвидетельствовать,
что в российском пейзаже появилось новое явление - не просто балетное
или театральное - десятки наград, премий и призов сделали хореографа едва
ли не самой заметной фигурой в отечественном танце. В театр пришел человек,
принесший новое мышление: в Панфилове органично сочетались творец и менеджер.
Но, видимо, пока России больше нужны криминальные авторитеты и плачущие
от голода непризнанные гении.
"Большой журнал Большого театра", 2002, № 4.
|
Вернуться
Вверх