| |
|
Муляж Якобсона
привез Питерский театр "Хореографические миниатюры"
На международном балетном
фестивале "Grand pas", который проходит на сцене театра "Новая
опера", состоялся мемориальный вечер Леонида Якобсона, посвященный
грядущему 100-летию хореографа. После почти десятилетнего перерыва Москва
увидела его легендарные спектакли: цикл "Роден", одноактный
балет "Свадебный кортеж" и сюиту из "Спартака".
VIP-публика, признающая балет только в "Лебедином озере", "Жизели"
и "Щелкунчике", ловко обогнула этот вечер, хотя организаторы
"Grand pas" в составлении программы фестиваля ориентировались
именно на ее вкусы. В балетном мире Якобсон - символ искусства интеллектуального,
рафинированного, рассчитанного на ценителей, а сам хореограф - мученик
и жертва режима.
Судьба питерца Леонида Якобсона очень похожа на жизнь его старшего современника
и коллеги, москвича Касьяна Голейзовского, когда-то тоже почти забытого,
а ныне возвращенного в пантеон балетных богов. Они оба - выходцы из 20-х
годов: тогда, на излете краткого мига свободы самовыражения, который был
спровоцирован революцией, на бесчисленных малопригодных для классических
танцев эстрадах кинотеатров и летних парков заявили о себе несколько молодых
одаренных хореографов. Впрочем, свобода оказалась призрачной, многие коллеги-ровесники
отсеялись по дороге: уехал за границу Георгий Баланчивадзе, чтобы превратиться
в Джорджа Баланчина, стал автором кондовых трудов по теории драмбалета
Ростислав Захаров, оказался создателем официального шедевра ("Ромео
и Джульетты") Леонид Лавровский.
бсон с Голейзовским не умели создавать спектакли, соответствующие постановлениям
съездов и повествующие о людях, из которых делать бы гвозди. Они взяли
на себя роль генераторов идей. Оба искали генетические связи балета со
смежными искусствами, преимущественно живописью и скульптурой. С юности
хранили увлечение свободной пластикой, очень популярное в 20-х, но быстро
выкорчеванное из-за идеологической неблагонадежности. За это их обвиняли
в формализме и эротизме, а спектакли не допускали на академические сцены
- Голейзовский поднимал балет в Средней Азии, Якобсон между постановками
для учеников Ленинградского хореографического училища создал национальный
татарский балет "Шурале". В 50-х оба все-таки вернулись в главные
театры - не сломленные, полные энтузиазма и замыслов. Голейзовский с триумфом
показал в Большом "Лейли и Меджнуна", "Скрябиниану",
после чего вынужден был довольствоваться вечерами миниатюр на сцене Зала
имени Чайковского. Якобсону повезло больше: 20 лет он был штатным балетмейстером
ленинградского Театра оперы и балета имени Кирова, поставил там "Клопа",
"Двенадцать" по поэме Блока, "Страну чудес", "Спартака"
и бесчисленное количество номеров, часть из которых вошла в вечер "Хореографические
миниатюры". У него танцевали Дудинская и Сергеев, Колпакова и Моисеева,
Макарова и Барышников. Когда же хореографа вновь начали выкорчевывать
из родного театра, организовал собственный ансамбль.
Он и привез в Москву восстановленные спектакли Якобсона. Государственный
академический театр балета "Хореографические миниатюры" унаследовал
от своего создателя несчастливую судьбу. После смерти Якобсона коллектив
несколько лет держался на плаву: сохранял наследие мастера, был базой
для самых ярких хореографов 70-х. Со временем новый руководитель "Хореографических
миниатюр" Аскольд Макаров решил, что легче тиражировать Петипа на
экспорт, тем более что за время бесконечных гастрольных "чесов"
профессиональный уровень труппы снизился настолько, что вдова Якобсона
- наследница авторских прав - запретила театру исполнение большинства
его спектаклей.
Новый руководитель "Хореографических миниатюр" Юрий Петухов
делает ставку на Якобсона. И относится к ним, как предшественник - к "Лебединому
озеру". Струящаяся кантилена цикла по мотивам роденовских скульптур
подменена гимнастикой. Балерины, забыв о "Вечных веснах", "Поцелуях",
"Эсктазах" и "Вечных идолах", беспомощно виснут на
неловких партнерах, лихорадочно нащупывая ногами спасительный пол. Изломанность
"Свадебного кортежа", навеянного молодым Шагалом, - наиболее
благополучной части программы - оборачивается простодушными притопами.
Хуже всего обстоит дело с живописной избыточностью "Спартака".
Вместо масштабной бытописательной фрески в стиле Брюллова - пафос борьбы
с техническими рекордами, вместо смачно соблазнительной куртизанки Эгины
- прыгающая огневушка-поскакушка, вместо монументальности Спартака - крупногабаритность
холодильника "Стинол". Корявые тела, привыкшие к жестким каркасам
классики, не знают, что такое пластика. Вместо шедевров в Москву приволокли
муляжи. Якобсону не повезло в очередной раз. Но еще больше - московским
зрителям, оторвавшимся от прогресса уже на полвека.
|
Вернуться
Вверх