|
|
Вперед к социализму
34-летний
хореограф Алексей Ратманский - главная и единственная надежда русского
балета, сейчас постоянно прописан в Датском Королевском балете и в России
появляется не часто. Тем не менее, каждая его российская постановка неизменно
номинируется на Национальную театральную премию "Золотая маска"
(в этом году их оказалось даже две - "Золушка", поставленная
в Мариинском театре, и "Леа" для Нины Ананиашвили и Театра танца
Алексея Фадеечева). Сейчас он снова в Москве. В репетиционных залах Большого
театра он готовит новую премьеру - балет "Светлый ручей". Этот
спектакль - римейк легендарного балета Дмитрия Шостаковича и хореографа
Федора Лопухова 1935 года рождения, после невероятного успеха погребенный
по личному указанию Сталина редакционной статьей "Правды" "Балетная
фальшь".
Алексей, "Светлый ручей" был вашим выбором или Большого театра?
У меня были долгие переговоры с Большим театром. Начинались они с Геннадием
Николаевичем Рождественским (кстати, именно он первым записал на диск
музыку "Светлого ручья"), но он хотел другие названия. Мы перебрали
массу вариантов. А когда в Большом театре появилось новое руководство,
я предложил "Светлый ручей", Они согласились без возражений.
Насколько большие именитые театры, на ваш взгляд, оставляют молодым
хореографам свободу выбора?
Со всеми отношения складываются по-разному. К тому же многое зависит от
ситуации в самом театре. Например, Мариинке в прошлом сезоне нужна была
именно "Золушка", и я на нее согласился.
Даже несмотря на неэтичное поведение Мариинского театра, два года назад
отказавшегося от сотрудничества с вами прямо в ходе репетиций "Щелкунчика".
Чем это вызвано?
В Мариинском театре актеры, с которыми любой балетмейстер за счастье почел
бы работать. Например, Золушку танцуют две замечательные балерины: Диана
Вишнева и Наталья Сологуб. А репетировали еще и Жанна Аюпова, Дарья Павленко,
Майя Думченко, Светлана Захарова. Каждая из них на репетициях была чудо
как хороша! Мне было страшно сложно выбрать из такого созвездия и так
жалко, что никто из них не станцевал.
Вас не угнетают ограничения, когда вы работаете по заказу?
В какой-то степени это мобилизует. У тебя есть срок, партитура, либретто.
Но, конечно, лучше всего ставить, когда сам слушаешь музыку и решаешь,
интересует ли она тебя.
У "Светлого ручья" мощный "энергетический хвост".
Вас это не пугает?
Я думаю, он должен помочь, хотя всякое может быть.
В своем спектакле вы используете первоначальное либретто Адриана Пиотровского
и Федора Лопухова. Можно ли сейчас всерьез относиться к этим пляскам столичных
артистов на колхозных полях, ко всем этим переодеваниям, когда местная
"затейница" оказывается выпускницей балетной школы, с помощью
классических па возвращающей любовь агронома, чуть было не переметнувшегося
к балерине-профессионалке?
А почему бы и нет? Лопухов с Шостаковичем, на мой взгляд, относились к
этому сюжету с полной серьезностью.
Чем вы объясняете санкции, предпринятые в 1936 году против этого спектакля?
Наверное, просто такая несчастливая у него судьба. У Пырьева и Александрова
в кино всё это проходило "на ура". Мне кажется, что дело в Шостаковиче,
который, в силу своего гения, слишком выделялся на общем фоне. И потом,
действительно был какой-то диссонанс: балет на пуантах, всякие па де баски,
двойные туры, пируэты - и колхозная жизнь! Один зритель писал о декорациях:
как можно стог пшеницы держать на склоне - его же смоет дождем!!! Правды
жизни там не было.
Слишком много сарказма?
Ну, конечно, в музыке Шостаковича сарказм никуда не денешь. Но в то же
время они с хореографом Лопуховым простодушно и увлеченно занимались языком
своего искусства.. Лопухову казалось, что после удачи "Арлекинады",
"Коппелии" - балетных комедий, которые он поставил до этого,
- секрет успеха он нащупал. У "Светлого ручья" действительно
был грандиозный успех! И у зрителей, и у критики. Покуда Сталин не сказал
свое "фе".
В вашем спектакле все доярки и трактористы останутся на своих местах?
Вы не собираетесь их выкидывать?
Наоборот, я досконально следую сюжету. Конечно, на сцене не будет подлинной
жизнь колхозников 30-х годов - тогда нужно делать совершенно иной спектакль,
с другим сюжетом и другой музыкой. В таком балете не обойтись без сталинского
террора. А мне хотелось от начала и до конца пройти эту музыку, как было
задумано Шостаковичем, не меняя, не переставляя.
Насколько я понимаю, вы в своем "Светлом ручье" все ставите
по-своему?
Да, конечно. Наверное, можно было раскопать пару комбинаций из "того"
спектакля - поговорить с Ольгой Васильевной [Лепешинской], Софьей Николаевной
[Головкиной], Суламифью Михайловной Мессерер, Игорем Александровичем Моисеевым
- исполнителями той постановке. Это были бы крохи, но они бы сразу меня
ограничили - пришлось бы во всем спектакле подстраиваться под этот стиль.
Кто-то писал о гран пируэте по диагонали, который делал Ермолаев - использовать
это я могу, так же как и некоторые позы с фотографий. Но это не реконструкция
спектакля, естественно.
Для вас естественно, что такой большой балет, как "Светлый ручей",
делается чуть больше, чем за месяц?
У меня есть определенный график, которому я пытаюсь следовать. Если это
получается, то успеваю. Когда я приезжаю на постановку, у меня в голове
есть каркас спектакля. А хореография, сами движения складываются уже в
процессе работы с артистами. Проблема в другом: из-за того, что параллельно
с премьерой в театре идет текущий репертуар, а у солистов есть собственные
гастроли, они пропускают репетиции. Потом приходится наверстывать.
А как артисты воспринимают этот стиль?
Хорошо! В этом смысле проблем не возникало, хотя, я думаю, у меня на музыкальный
отрезок им приходится исполнять больше движений ногами, чем они привыкли.
Я работаю с большим удовольствием.
В свое время "Светлый ручей" стал "братской могилой"
для всех его создателей. После статьи в "Правде" они были отлучены
от театра. Но главной жертвой стал Федор Лопухов, оставшийся в истории
советского балета великим хореографом, от спектаклей которого не сохранилось
ничего. Его тень вам не мешает?
От Лопухова сохранились действительно крохи - на видео записано только
адажио из "Ледяной девы" в исполнении Аллы Осипенко и Джона
Марковского. Видно, что это действительно высококлассная хореография,
очень оригинальная. Кроме Григоровича, который считается продолжателем
Лопухова, его поиски сохранились, в советском исполнительском стиле. В
нем много акробатизма - и это след Лопухова, мне кажется. Шире, выше наших,
масштабнее нигде больше не танцуют.
Вы учились в Москве, где для всех царь и бог - Григорович, которого так
не любят на Западе. Этот имперский стиль поносят там последними словами…
Но и ценят одновременно. На Западе мнения о нем очень расходятся.
Как вам удалось не подвергнуться его влиянию?
Это было начало 80-х. До нас стали добираться первые видеокассеты. Я думаю,
интерес к неизвестно-запретному перекрыл всё, даже если сначала и было
какое-то влияние спектаклей Большого и Григоровича.
Как вы чувствуете себя, исполняя чужую хореографию?
Очень хорошо. Голова отдыхает. Отдаешься воле постороннего человека.
Вам это удается легко?
Всякое бывает. Вот с Ноймайером у меня были сложные отношения. То есть
не с самим хореографом, а с его "Одиссеей" - он ставил ее в
Копенгагене в этом сезоне. Поскольку я участвовал во всех спектаклях,
то из зала ее так и не видел. Кто смотрел, говорили, как это здорово.
Но танцевать мне это неприятно. Неудобно, что-то там не сочетается.
Вы испытываете потребность в зрительских впечатлениях?
Это часть профессии. Мои представления о том, как надо танцевать, - какие-то
образы, ощущения позы, которые незаметно складываются в определенную систему
мышления - в очень большой мере сформировались при рассматривании балетных
книг. Фотографии Плисецкой, Нижинского складывались в голове в какое-то
пластическое направление, к которому я стремился.
Насколько для вас вообще важна связь с миром?
Я страдаю от того, что балетные люди замкнуты, я это на себе ощущаю. Это
не только в России, так во всем мире, потому что мы очень сконцентрированы
на своей профессии. К Дании это относится в меньшей степени. Но жизнь
действительно мимо проходит.
Можно ли проводить какие-то аналогии между русским и датским балетом?
Нет, аналогий практически нет. Основные мировые труппы занимают свое место
в иерархии в зависимости от того, какие на нее были поставлены спектакли.
Мариинский, Большой, New York City Ballet, Royal Ballet, Opera de Paris
знамениты своим эксклюзивным репертуаром. В Копенгагене их национальное
достояние - это Бурнонвиль. Кроме того, есть "Этюды" Ландера,
балеты Флеминга Флинта. Редкая труппа может похвастаться таким наследием.
Его танцуют хорошо, остальное хуже. Но дело в том, что, танцуя, как в
России, Петипа, можно быть на уровне современной техники, потому что после
Петипа у нас были Лопухов, Баланчин, Ваганова, которые его школу модернизировали.
Школа Бурнонвиля - архаическая школа. Она менее трансформировалась, ей
не позволяли. Наши исполнители по физическим данным, по школе вполне на
современном уровне и даже иногда его опережают. А датская школа выпускает
людей, которые, учась на балетах Бурнонвиля, девицы в особенности, не
конвертируемы.
Насколько в Дании общественное мнение интересуется состоянием Королевского
балета?
Общественное обсуждение касается в основном того, сохраняется ли Бурнонвиль
в достойном виде. Потому что это их национальная гордость. Все знают слово
"Бурнонвиль".
Вы сказали, что на Западе до сих пор почтительно относятся к русскому
балету. Почему тогда, на ваш взгляд, там не заинтересованы в постановке
русских спектаклей?
Они слишком экзотические для них.
Как причудливый страус за решеткой?
В ХХ веке Запад дважды или трижды получил колоссальные заряды русского
стиля. Вот Кеннет Макмиллан, английский классик, которого ставят все театры
во всем мире, позаимствовал из советского драмбалета соединение реалистических
компонентов и танцев, где они положены по действию. Макмиллан - балетмейстер,
который сосредоточился на характерах. Его "Манон" никто и не
считает абсолютным шедевром. Просто он дает потрясающую роль для балерины
- как "Лебединое озеро". И дуэты там - действительно шедевры
на все времена. А в наших балетах лексика, я бы сказал, не главное достоинство.
Но русские артисты могут наполнить наши спектакли своими эмоциями, бьющими
через край. Это сейчас у зрителей опять в моде. Мне кажется, что именно
советский драмбалет таит в себе много нереализованных возможностей.
"Итоги", 2003, 8 апреля.
|